Н. Н. Красовский. 1974 год.
…Прежде всего надо подчеркнуть, что один из самых именитых наших математиков по происхождению, рождению и месту проживания исключительно уралец, точнее — свердловчанин-екатеринбуржец, хотя и отлучался из родного города не раз, и наверняка была у него возможность перебраться в Москву и еще дальше. Но он никогда не стремился оставлять «малую родину», стараясь «здесь и теперь» продолжать воспитавшие его традиции. По материнской линии Николай Николаевич — из семьи священников («во дворе меня называли «Колька Красовский — породы поповской», но я ничего обидного в этом не находил, как не вкладывали в эту кличку ничего дурного друзья-мальчишки — просто фиксировали факт»), дедушка его служил в храме, стоявшем на месте нынешнего памятника Малышеву. Мама, дочь широко образованных родителей, училась на знаменитых Бестужевских курсах и преподавала русскую литературу. Кстати, ее близкой подругой была представительница рода Демидовых. Особую роль в жизни будущего академика играл отец, известный в Екатеринбурге доктор, в свою очередь лечивший не одного Демидова. Судя по всему, это была личность, далеко выходящая за рамки заурядности. Толстовец, не евший мяса и за всю жизнь не выпивший ни капли вина. Основательный специалист своего дела с широким кругозором, не любивший слово «интеллигент». Философ, цитату из которого вполне можно вывесить в любой аудитории: «Нравственность, как и медицина, не есть предмет теоретических рассуждений. Это есть предмет практики». «Вообще-то я хотел бы быть врачом. Но вовремя понял, что у меня не хватает для этого человеческих качеств», — говорит Николай Николаевич и добавляет, что историю екатеринбургской медицины знает основательней, чем историю математики, причем первая представляется ему куда более содержательной, чем вторая. В детстве его окружали удивительно умные, тонкие и трудолюбивые люди, бывавшие в доме отца. И уже тогда его, подростка, доктор Миславский начал называть по имени-отчеству.
А еще были школьные учителя. Николай Николаевич пошел в школу в 1932 году и учился в ней в годы сталинских репрессий, которых не избежали и некоторые его родственники. С детства он помнит запрещенные стихи «антисоветчицы» Зинаиды Гиппиус: «О бедная, о грешная страна! Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой…» Помнит от мамы, ее товарищей по школе разговоры о профанации педагогического труда в конце 20-х — начале 30-х годов, когда внедрялась педология, встававшая на пути нормального развития ребенка, по канонам которой и его самого однажды записали в «заторможенные». И при всем при этом ни одного плохого слова о школьной атмосфере тех лет, о своих учителях он сказать не может. Напротив, Николай Николаевич считает, что «в силу каких-то духовных аномалий, природу которых, возможно, стоит дополнительно изучить, в годы сталинской диктатуры сложилась эффективная и надежная система народного образования…» (из расшифровки магнитофонной записи беседы с ним, состоявшейся в редакции журнала «Урал» в 1993 году). Примерно в 1936 году вся эта «шкрабиловка» (от слова «шкраб», как называли особо «передовых» учителей предположительно с легкой руки Ильфа и Петрова) с Дальтон-планами и прочей чепухой окончилась. Кумирами школьных программ опять стали Ломоносов и Менделеев, Державин, Жуковский, Пушкин… И нашлось кому представлять кумиров в истинном свете. Академик Красовский до сих пор благодарен своему словеснику А. В. Затопляеву за смелость, вопреки идеологическому давлению, читать неурезанный курс русской литературы. Его супруга, историк, также старалась не злоупотреблять «классовым подходом», хотя без него обойтись было сложно.
Академик считает за честь, что математике учился у таких компетентных людей, как З. М. Смородинникова и А. Г. Варганов, а физике — у И. Н. Зеленева. Кстати, спрашивали они очень строго. Когда сегодня Красовские-внуки смотрят первые аттестаты деда и видят попадающиеся четверки по геометрии и алгебре, он объясняет им, что четверка считалась настоящей отметкой. Учиться лучше получалось у очень немногих. Одним словом, были, несмотря ни на что, в 30-х годах все три компонента, составляющие добротный учебный процесс (по крайней мере — в некоторых школах: иначе откуда бы в СССР взялось такое количество классных специалистов?): и профессионалы-учителя, и качественные программы, и ученики, не верящие, что кто-то из их наставников способен на безнравственный поступок… И еще одна существенная деталь. Николай Николаевич вспоминает, насколько отличалось общественное, бытовое положение тогдашнего учителя от нынешнего. «В начале века у школьного преподавателя математики Эбергарда был большой дом, все его знали, здоровались с ним. Это продолжалось и после революции. Он был одним из столпов городской жизни». Теперь у нас, очевидно, другие столпы…
Это — о его школе, весьма не средней, надо отдать ей должное. И в связи с ее примером вот о чем подумалось: наступивший 1997 год президент Ельцин, которого Красовский помнит по студенческому спорту в УПИ (кстати, в свое время академик был чемпионом Свердловска в беге на сто метров и был известен гораздо больше как спортсмен, чем как ученый…), объявил «годом примирения» — видимо, не только политических сил, но и наших представлений о прошлом страны, ее опыте, порой незаслуженно залитом одной лишь черной краской. И если мы мирно, без неврастении присмотримся к таким вот примерам — не покажутся ли нам странными некоторые нынешние эксперименты с той же школой и не почувствуем ли вкус к последовательному, без рывков, продолжению нашего же опыта?
И еще немного о политике, раз уж речь зашла о президенте. Как известно, Николай Николаевич Красовский — создатель целой научной школы по математической теории управления. Со своей стороны я задал Николаю Николаевичу вполне дилетантский вопрос — можно ли оптимизировать с помощью этой теории управление обществом, навести порядок в государстве?
В целом академик Красовский, вообще не склонный преувеличивать роль своей науки, ответил отрицательно. В данном случае речь идет о механических и других технических процессах. В некоторых, редких, ситуациях возможно сотрудничество с биологами, медиками. Социум же, общество — слишком сложная система, чтобы математики осмелились впрямую распространять на нее даже самые высшие свои достижения. Но математики могут кое о чем напомнить нашим руководителям. В частности — о том, что начальник управляет лишь информационным образом подведомственной ему системы, а не «всем», как он часто думает. Причем образ почти всегда сильно искажен, «зашумлен». Надо учиться извлекать из него главное…
Но не будем отклоняться от темы. Тем более что рассказать еще и обо всем почти полувековом научном пути Николая Николаевича невозможно даже в солидном томе, да и под силу это только специалисту. Попробуем лишь добавить несколько штрихов к портрету Красовского-учителя. Портрету выдающемуся.
На вопрос, сколько всего у него учеников, он ответить затруднился. Известно одно: среди них — не один академик, член-корреспондент, доктор наук и кандидат. Некоторые из них сами уже получили мировое признание, занимают ключевые посты в РАН, других организациях, но по-прежнему называют Красовского учителем. Однажды он увидел приписку к этому слову, сделанную Президентом РАН Юрием Сергеевичем Осиповым — «на все времена» и последнее вычеркнул. Считает, что по достижении подопечным докторского статуса наставничество как бы снимается автоматически — дальше научить уже ничему невозможно. Так же внимательно относится и к сопоставлению собственных заслуг с заслугами тех, у кого учился даже заочно. Периодически в среде специалистов утверждаются термины, впрямую связывающие имена ученых, один из которых развил идею другого. Вот и математики стали говорить о «функционалах Ляпунова-Красовского», однако сам Николай Николаевич категорически против такого сочетания, считая абсолютно недопустимым ставить себя в один ряд с гением. Степень этой кажущейся нынче устаревшей щепетильности в самооценках, предельной требовательности в отношении к себе распространяется и на подопечных. Страшно не любит, когда кто-то из молодых начинает говорить, будто много занимается, перерабатывает… Избравшему для себя умственный труд главным «переработать» нельзя — можно пойти неверным путем, но, обнаружив ошибку, не огорчаться, а радоваться. Значит, задача трудней, чем думалось. Тем интересней искать ответ.
О себе: «У меня немало недостатков. Я могу вспылить, быть несправедливым… Но чувство зависти мне незнакомо. Оно больше всего мешает двигаться вперед. Мешает и самонадеянность, переходящая в профессиональную распущенность. Как-то приехал в Ижевск читать лекцию. Накануне меня приглашают на вечеринку. Я говорю: «Не могу, должен готовиться». «Вам — готовиться? Вы же академик!» Академик до сих пор каждый день старается решить хотя бы одну новую школьную задачку. Один из его главных уроков — профессионал должен быть всегда в хорошей форме.
Однако это — об учительстве профессиональном, наиболее основательном. Но академика Красовского много лет особенно заботит еще и качество обучения массового — российская школа и школьники, которым он при своем положении патриарха уделяет неправдоподобно много внимания. Он — один из тех, кто стоял у истоков обучения в наших школах компьютерному делу, постоянно участвует в организации и проведении областных, всероссийских и международных олимпиад по информатике, иногда просто приходит в классы — причем предпочитает не элитные, а «нормальные», рядовые. Можно говорить по этому поводу высокие слова о долге перед новым поколением, но лучше прислушаться к собственным мыслям академика о мифологии вокруг «искусственного интеллекта». Он-то знает, что в природе такого не существует, что компьютер — великое благо, но оно несет с собой и зло, и по мере сил стремится помочь детям организовать свой естественный ум, «чтоб взял он направленья ось, не разбредаясь вкривь и вкось». Это — из «Фауста» Гете, часть эпиграфа к недавней статье Николая Николаевича о математическом моделировании о школе. И еще он часто цитирует Брюсова: «Заточены мы в тесной келье, и в наше тусклое окно чужое горе и веселье так дьявольски искажено». Окном можно считать и монитор. Кельей — стул перед ним. Чем дольше сидишь, тем чаще забываешь о погрешности искажения. И об опасности следует знать…
Напоследок — две цитаты, впрямую касающиеся педагогической работы: «Право на исповедь имеет каждый, право на проповедь — очень немногие». Так говорил Николаю Николаевичу дед-священник. Звание наставника надо заслужить — как в церкви, так и в миру. И еще одна, уже собственно Николая Николаевича: «Выучить человека математике и не испортить его душу…» Звучит парадоксально — если придерживаться традиционной точки зрения, будто ничего важнее знаний и ловкости ума на свете нет. Если же постоянно помнить, что душа-таки поважнее… Вот — сверхзадача для любого педагога: физика, химика, физкультурника, словесника. Можно ведь заставить ученика вызубрить всего Пушкина и даже привить навык рифмовки слов, оставив в его сердце ненависть…
«Не испортить душу» — высший педагогический пилотаж! По самому большому счету никаких других целей учительству и не нужно… В конце нашего разговора Николай Николаевич, как бы поясняя некоторые свои мысли, сказал: «Видите ли, я пожилой человек и смотрю на все сквозь свою призму…»
Я подумал, что призма своя есть у каждого человека. Проблема состоит в качестве ее огранки. И такое качество встречается очень, очень нечасто.
А. Понизовкин
Н. Н. Красовский: «Выучить человека математике и не испортить его душу…» // Известия Уральского государственного университета. – 1999. – № 12. – С. 24-28. Н. Н. Красовский: «Выучить человека математике и не испортить его душу…»
Оригинал: № 12(1999) Проблемы образования, науки и культуры. Выпуск 7.
…С Николаем Николаевичем «парадное» интервью сделать крайне трудно, а с некоторых пор и вообще запрещено. Прежде всего — им самим, давшим себе зарок после семидесятилетнего юбилея не вести с журналистами разговоров «по поводу» и письменно заявившим об этом в газете «Вечерний Екатеринбург». Поэтому нашу беседу можно считать уникальной — мне, не знаю уж по какой причине, просто повезло. И разговор получился совершенно непохожим на парадный. Сказанное им вызывало ответные размышления, хотелось слушать, пытаться говорить самому и продолжать этот диалог бесконечно. К сожалению, количество времени и журнальной площади всегда ограничено. Поэтому постараюсь изложить услышанное покороче, обходя обычную форму прямых вопросов и ответов. Остается сосредоточиться на избранной теме — учителя и ученики — имеющей прямое отношение к присужденной Николаю Николаевичу Демидовской премии. Ведь среди остального она дана ему «за огромную работу по подготовке научных кадров в области математики и механики». У меня же перед глазами после первого прочтения этой суховатой формулировки встала не раз виденная картинка из жизни: екатеринбургский вечер, и по тротуару от Института математики мимо Дендрария в окружении галдящих школьников удивительно молодо для своих лет шагает улыбающийся мужчина со знакомым лицом. Академик. Патриарх. Лауреат. И прочее, прочее, прочее…
Н. Н. Красовский. 1974 год.
…Прежде всего надо подчеркнуть, что один из самых именитых наших математиков по происхождению, рождению и месту проживания исключительно уралец, точнее — свердловчанин-екатеринбуржец, хотя и отлучался из родного города не раз, и наверняка была у него возможность перебраться в Москву и еще дальше. Но он никогда не стремился оставлять «малую родину», стараясь «здесь и теперь» продолжать воспитавшие его традиции. По материнской линии Николай Николаевич — из семьи священников («во дворе меня называли «Колька Красовский — породы поповской», но я ничего обидного в этом не находил, как не вкладывали в эту кличку ничего дурного друзья-мальчишки — просто фиксировали факт»), дедушка его служил в храме, стоявшем на месте нынешнего памятника Малышеву. Мама, дочь широко образованных родителей, училась на знаменитых Бестужевских курсах и преподавала русскую литературу. Кстати, ее близкой подругой была представительница рода Демидовых. Особую роль в жизни будущего академика играл отец, известный в Екатеринбурге доктор, в свою очередь лечивший не одного Демидова. Судя по всему, это была личность, далеко выходящая за рамки заурядности. Толстовец, не евший мяса и за всю жизнь не выпивший ни капли вина. Основательный специалист своего дела с широким кругозором, не любивший слово «интеллигент». Философ, цитату из которого вполне можно вывесить в любой аудитории: «Нравственность, как и медицина, не есть предмет теоретических рассуждений. Это есть предмет практики». «Вообще-то я хотел бы быть врачом. Но вовремя понял, что у меня не хватает для этого человеческих качеств», — говорит Николай Николаевич и добавляет, что историю екатеринбургской медицины знает основательней, чем историю математики, причем первая представляется ему куда более содержательной, чем вторая. В детстве его окружали удивительно умные, тонкие и трудолюбивые люди, бывавшие в доме отца. И уже тогда его, подростка, доктор Миславский начал называть по имени-отчеству.
А еще были школьные учителя. Николай Николаевич пошел в школу в 1932 году и учился в ней в годы сталинских репрессий, которых не избежали и некоторые его родственники. С детства он помнит запрещенные стихи «антисоветчицы» Зинаиды Гиппиус: «О бедная, о грешная страна! Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой…» Помнит от мамы, ее товарищей по школе разговоры о профанации педагогического труда в конце 20-х — начале 30-х годов, когда внедрялась педология, встававшая на пути нормального развития ребенка, по канонам которой и его самого однажды записали в «заторможенные». И при всем при этом ни одного плохого слова о школьной атмосфере тех лет, о своих учителях он сказать не может. Напротив, Николай Николаевич считает, что «в силу каких-то духовных аномалий, природу которых, возможно, стоит дополнительно изучить, в годы сталинской диктатуры сложилась эффективная и надежная система народного образования…» (из расшифровки магнитофонной записи беседы с ним, состоявшейся в редакции журнала «Урал» в 1993 году). Примерно в 1936 году вся эта «шкрабиловка» (от слова «шкраб», как называли особо «передовых» учителей предположительно с легкой руки Ильфа и Петрова) с Дальтон-планами и прочей чепухой окончилась. Кумирами школьных программ опять стали Ломоносов и Менделеев, Державин, Жуковский, Пушкин… И нашлось кому представлять кумиров в истинном свете. Академик Красовский до сих пор благодарен своему словеснику А. В. Затопляеву за смелость, вопреки идеологическому давлению, читать неурезанный курс русской литературы. Его супруга, историк, также старалась не злоупотреблять «классовым подходом», хотя без него обойтись было сложно.
Академик считает за честь, что математике учился у таких компетентных людей, как З. М. Смородинникова и А. Г. Варганов, а физике — у И. Н. Зеленева. Кстати, спрашивали они очень строго. Когда сегодня Красовские-внуки смотрят первые аттестаты деда и видят попадающиеся четверки по геометрии и алгебре, он объясняет им, что четверка считалась настоящей отметкой. Учиться лучше получалось у очень немногих. Одним словом, были, несмотря ни на что, в 30-х годах все три компонента, составляющие добротный учебный процесс (по крайней мере — в некоторых школах: иначе откуда бы в СССР взялось такое количество классных специалистов?): и профессионалы-учителя, и качественные программы, и ученики, не верящие, что кто-то из их наставников способен на безнравственный поступок… И еще одна существенная деталь. Николай Николаевич вспоминает, насколько отличалось общественное, бытовое положение тогдашнего учителя от нынешнего. «В начале века у школьного преподавателя математики Эбергарда был большой дом, все его знали, здоровались с ним. Это продолжалось и после революции. Он был одним из столпов городской жизни». Теперь у нас, очевидно, другие столпы…
Это — о его школе, весьма не средней, надо отдать ей должное. И в связи с ее примером вот о чем подумалось: наступивший 1997 год президент Ельцин, которого Красовский помнит по студенческому спорту в УПИ (кстати, в свое время академик был чемпионом Свердловска в беге на сто метров и был известен гораздо больше как спортсмен, чем как ученый…), объявил «годом примирения» — видимо, не только политических сил, но и наших представлений о прошлом страны, ее опыте, порой незаслуженно залитом одной лишь черной краской. И если мы мирно, без неврастении присмотримся к таким вот примерам — не покажутся ли нам странными некоторые нынешние эксперименты с той же школой и не почувствуем ли вкус к последовательному, без рывков, продолжению нашего же опыта?
И еще немного о политике, раз уж речь зашла о президенте. Как известно, Николай Николаевич Красовский — создатель целой научной школы по математической теории управления. Со своей стороны я задал Николаю Николаевичу вполне дилетантский вопрос — можно ли оптимизировать с помощью этой теории управление обществом, навести порядок в государстве?
В целом академик Красовский, вообще не склонный преувеличивать роль своей науки, ответил отрицательно. В данном случае речь идет о механических и других технических процессах. В некоторых, редких, ситуациях возможно сотрудничество с биологами, медиками. Социум же, общество — слишком сложная система, чтобы математики осмелились впрямую распространять на нее даже самые высшие свои достижения. Но математики могут кое о чем напомнить нашим руководителям. В частности — о том, что начальник управляет лишь информационным образом подведомственной ему системы, а не «всем», как он часто думает. Причем образ почти всегда сильно искажен, «зашумлен». Надо учиться извлекать из него главное…
Но не будем отклоняться от темы. Тем более что рассказать еще и обо всем почти полувековом научном пути Николая Николаевича невозможно даже в солидном томе, да и под силу это только специалисту. Попробуем лишь добавить несколько штрихов к портрету Красовского-учителя. Портрету выдающемуся.
На вопрос, сколько всего у него учеников, он ответить затруднился. Известно одно: среди них — не один академик, член-корреспондент, доктор наук и кандидат. Некоторые из них сами уже получили мировое признание, занимают ключевые посты в РАН, других организациях, но по-прежнему называют Красовского учителем. Однажды он увидел приписку к этому слову, сделанную Президентом РАН Юрием Сергеевичем Осиповым — «на все времена» и последнее вычеркнул. Считает, что по достижении подопечным докторского статуса наставничество как бы снимается автоматически — дальше научить уже ничему невозможно. Так же внимательно относится и к сопоставлению собственных заслуг с заслугами тех, у кого учился даже заочно. Периодически в среде специалистов утверждаются термины, впрямую связывающие имена ученых, один из которых развил идею другого. Вот и математики стали говорить о «функционалах Ляпунова-Красовского», однако сам Николай Николаевич категорически против такого сочетания, считая абсолютно недопустимым ставить себя в один ряд с гением. Степень этой кажущейся нынче устаревшей щепетильности в самооценках, предельной требовательности в отношении к себе распространяется и на подопечных. Страшно не любит, когда кто-то из молодых начинает говорить, будто много занимается, перерабатывает… Избравшему для себя умственный труд главным «переработать» нельзя — можно пойти неверным путем, но, обнаружив ошибку, не огорчаться, а радоваться. Значит, задача трудней, чем думалось. Тем интересней искать ответ.
О себе: «У меня немало недостатков. Я могу вспылить, быть несправедливым… Но чувство зависти мне незнакомо. Оно больше всего мешает двигаться вперед. Мешает и самонадеянность, переходящая в профессиональную распущенность. Как-то приехал в Ижевск читать лекцию. Накануне меня приглашают на вечеринку. Я говорю: «Не могу, должен готовиться». «Вам — готовиться? Вы же академик!» Академик до сих пор каждый день старается решить хотя бы одну новую школьную задачку. Один из его главных уроков — профессионал должен быть всегда в хорошей форме.
Однако это — об учительстве профессиональном, наиболее основательном. Но академика Красовского много лет особенно заботит еще и качество обучения массового — российская школа и школьники, которым он при своем положении патриарха уделяет неправдоподобно много внимания. Он — один из тех, кто стоял у истоков обучения в наших школах компьютерному делу, постоянно участвует в организации и проведении областных, всероссийских и международных олимпиад по информатике, иногда просто приходит в классы — причем предпочитает не элитные, а «нормальные», рядовые. Можно говорить по этому поводу высокие слова о долге перед новым поколением, но лучше прислушаться к собственным мыслям академика о мифологии вокруг «искусственного интеллекта». Он-то знает, что в природе такого не существует, что компьютер — великое благо, но оно несет с собой и зло, и по мере сил стремится помочь детям организовать свой естественный ум, «чтоб взял он направленья ось, не разбредаясь вкривь и вкось». Это — из «Фауста» Гете, часть эпиграфа к недавней статье Николая Николаевича о математическом моделировании о школе. И еще он часто цитирует Брюсова: «Заточены мы в тесной келье, и в наше тусклое окно чужое горе и веселье так дьявольски искажено». Окном можно считать и монитор. Кельей — стул перед ним. Чем дольше сидишь, тем чаще забываешь о погрешности искажения. И об опасности следует знать…
Напоследок — две цитаты, впрямую касающиеся педагогической работы: «Право на исповедь имеет каждый, право на проповедь — очень немногие». Так говорил Николаю Николаевичу дед-священник. Звание наставника надо заслужить — как в церкви, так и в миру. И еще одна, уже собственно Николая Николаевича: «Выучить человека математике и не испортить его душу…» Звучит парадоксально — если придерживаться традиционной точки зрения, будто ничего важнее знаний и ловкости ума на свете нет. Если же постоянно помнить, что душа-таки поважнее… Вот — сверхзадача для любого педагога: физика, химика, физкультурника, словесника. Можно ведь заставить ученика вызубрить всего Пушкина и даже привить навык рифмовки слов, оставив в его сердце ненависть…
«Не испортить душу» — высший педагогический пилотаж! По самому большому счету никаких других целей учительству и не нужно… В конце нашего разговора Николай Николаевич, как бы поясняя некоторые свои мысли, сказал: «Видите ли, я пожилой человек и смотрю на все сквозь свою призму…»
Я подумал, что призма своя есть у каждого человека. Проблема состоит в качестве ее огранки. И такое качество встречается очень, очень нечасто.
А. Понизовкин
Н. Н. Красовский: «Выучить человека математике и не испортить его душу…» // Известия Уральского государственного университета. – 1999. – № 12. – С. 24-28.
Н. Н. Красовский. 1974 год.
…Прежде всего надо подчеркнуть, что один из самых именитых наших математиков по происхождению, рождению и месту проживания исключительно уралец, точнее — свердловчанин-екатеринбуржец, хотя и отлучался из родного города не раз, и наверняка была у него возможность перебраться в Москву и еще дальше. Но он никогда не стремился оставлять «малую родину», стараясь «здесь и теперь» продолжать воспитавшие его традиции. По материнской линии Николай Николаевич — из семьи священников («во дворе меня называли «Колька Красовский — породы поповской», но я ничего обидного в этом не находил, как не вкладывали в эту кличку ничего дурного друзья-мальчишки — просто фиксировали факт»), дедушка его служил в храме, стоявшем на месте нынешнего памятника Малышеву. Мама, дочь широко образованных родителей, училась на знаменитых Бестужевских курсах и преподавала русскую литературу. Кстати, ее близкой подругой была представительница рода Демидовых. Особую роль в жизни будущего академика играл отец, известный в Екатеринбурге доктор, в свою очередь лечивший не одного Демидова. Судя по всему, это была личность, далеко выходящая за рамки заурядности. Толстовец, не евший мяса и за всю жизнь не выпивший ни капли вина. Основательный специалист своего дела с широким кругозором, не любивший слово «интеллигент». Философ, цитату из которого вполне можно вывесить в любой аудитории: «Нравственность, как и медицина, не есть предмет теоретических рассуждений. Это есть предмет практики». «Вообще-то я хотел бы быть врачом. Но вовремя понял, что у меня не хватает для этого человеческих качеств», — говорит Николай Николаевич и добавляет, что историю екатеринбургской медицины знает основательней, чем историю математики, причем первая представляется ему куда более содержательной, чем вторая. В детстве его окружали удивительно умные, тонкие и трудолюбивые люди, бывавшие в доме отца. И уже тогда его, подростка, доктор Миславский начал называть по имени-отчеству.
А еще были школьные учителя. Николай Николаевич пошел в школу в 1932 году и учился в ней в годы сталинских репрессий, которых не избежали и некоторые его родственники. С детства он помнит запрещенные стихи «антисоветчицы» Зинаиды Гиппиус: «О бедная, о грешная страна! Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой…» Помнит от мамы, ее товарищей по школе разговоры о профанации педагогического труда в конце 20-х — начале 30-х годов, когда внедрялась педология, встававшая на пути нормального развития ребенка, по канонам которой и его самого однажды записали в «заторможенные». И при всем при этом ни одного плохого слова о школьной атмосфере тех лет, о своих учителях он сказать не может. Напротив, Николай Николаевич считает, что «в силу каких-то духовных аномалий, природу которых, возможно, стоит дополнительно изучить, в годы сталинской диктатуры сложилась эффективная и надежная система народного образования…» (из расшифровки магнитофонной записи беседы с ним, состоявшейся в редакции журнала «Урал» в 1993 году). Примерно в 1936 году вся эта «шкрабиловка» (от слова «шкраб», как называли особо «передовых» учителей предположительно с легкой руки Ильфа и Петрова) с Дальтон-планами и прочей чепухой окончилась. Кумирами школьных программ опять стали Ломоносов и Менделеев, Державин, Жуковский, Пушкин… И нашлось кому представлять кумиров в истинном свете. Академик Красовский до сих пор благодарен своему словеснику А. В. Затопляеву за смелость, вопреки идеологическому давлению, читать неурезанный курс русской литературы. Его супруга, историк, также старалась не злоупотреблять «классовым подходом», хотя без него обойтись было сложно.
Академик считает за честь, что математике учился у таких компетентных людей, как З. М. Смородинникова и А. Г. Варганов, а физике — у И. Н. Зеленева. Кстати, спрашивали они очень строго. Когда сегодня Красовские-внуки смотрят первые аттестаты деда и видят попадающиеся четверки по геометрии и алгебре, он объясняет им, что четверка считалась настоящей отметкой. Учиться лучше получалось у очень немногих. Одним словом, были, несмотря ни на что, в 30-х годах все три компонента, составляющие добротный учебный процесс (по крайней мере — в некоторых школах: иначе откуда бы в СССР взялось такое количество классных специалистов?): и профессионалы-учителя, и качественные программы, и ученики, не верящие, что кто-то из их наставников способен на безнравственный поступок… И еще одна существенная деталь. Николай Николаевич вспоминает, насколько отличалось общественное, бытовое положение тогдашнего учителя от нынешнего. «В начале века у школьного преподавателя математики Эбергарда был большой дом, все его знали, здоровались с ним. Это продолжалось и после революции. Он был одним из столпов городской жизни». Теперь у нас, очевидно, другие столпы…
Это — о его школе, весьма не средней, надо отдать ей должное. И в связи с ее примером вот о чем подумалось: наступивший 1997 год президент Ельцин, которого Красовский помнит по студенческому спорту в УПИ (кстати, в свое время академик был чемпионом Свердловска в беге на сто метров и был известен гораздо больше как спортсмен, чем как ученый…), объявил «годом примирения» — видимо, не только политических сил, но и наших представлений о прошлом страны, ее опыте, порой незаслуженно залитом одной лишь черной краской. И если мы мирно, без неврастении присмотримся к таким вот примерам — не покажутся ли нам странными некоторые нынешние эксперименты с той же школой и не почувствуем ли вкус к последовательному, без рывков, продолжению нашего же опыта?
И еще немного о политике, раз уж речь зашла о президенте. Как известно, Николай Николаевич Красовский — создатель целой научной школы по математической теории управления. Со своей стороны я задал Николаю Николаевичу вполне дилетантский вопрос — можно ли оптимизировать с помощью этой теории управление обществом, навести порядок в государстве?
В целом академик Красовский, вообще не склонный преувеличивать роль своей науки, ответил отрицательно. В данном случае речь идет о механических и других технических процессах. В некоторых, редких, ситуациях возможно сотрудничество с биологами, медиками. Социум же, общество — слишком сложная система, чтобы математики осмелились впрямую распространять на нее даже самые высшие свои достижения. Но математики могут кое о чем напомнить нашим руководителям. В частности — о том, что начальник управляет лишь информационным образом подведомственной ему системы, а не «всем», как он часто думает. Причем образ почти всегда сильно искажен, «зашумлен». Надо учиться извлекать из него главное…
Но не будем отклоняться от темы. Тем более что рассказать еще и обо всем почти полувековом научном пути Николая Николаевича невозможно даже в солидном томе, да и под силу это только специалисту. Попробуем лишь добавить несколько штрихов к портрету Красовского-учителя. Портрету выдающемуся.
На вопрос, сколько всего у него учеников, он ответить затруднился. Известно одно: среди них — не один академик, член-корреспондент, доктор наук и кандидат. Некоторые из них сами уже получили мировое признание, занимают ключевые посты в РАН, других организациях, но по-прежнему называют Красовского учителем. Однажды он увидел приписку к этому слову, сделанную Президентом РАН Юрием Сергеевичем Осиповым — «на все времена» и последнее вычеркнул. Считает, что по достижении подопечным докторского статуса наставничество как бы снимается автоматически — дальше научить уже ничему невозможно. Так же внимательно относится и к сопоставлению собственных заслуг с заслугами тех, у кого учился даже заочно. Периодически в среде специалистов утверждаются термины, впрямую связывающие имена ученых, один из которых развил идею другого. Вот и математики стали говорить о «функционалах Ляпунова-Красовского», однако сам Николай Николаевич категорически против такого сочетания, считая абсолютно недопустимым ставить себя в один ряд с гением. Степень этой кажущейся нынче устаревшей щепетильности в самооценках, предельной требовательности в отношении к себе распространяется и на подопечных. Страшно не любит, когда кто-то из молодых начинает говорить, будто много занимается, перерабатывает… Избравшему для себя умственный труд главным «переработать» нельзя — можно пойти неверным путем, но, обнаружив ошибку, не огорчаться, а радоваться. Значит, задача трудней, чем думалось. Тем интересней искать ответ.
О себе: «У меня немало недостатков. Я могу вспылить, быть несправедливым… Но чувство зависти мне незнакомо. Оно больше всего мешает двигаться вперед. Мешает и самонадеянность, переходящая в профессиональную распущенность. Как-то приехал в Ижевск читать лекцию. Накануне меня приглашают на вечеринку. Я говорю: «Не могу, должен готовиться». «Вам — готовиться? Вы же академик!» Академик до сих пор каждый день старается решить хотя бы одну новую школьную задачку. Один из его главных уроков — профессионал должен быть всегда в хорошей форме.
Однако это — об учительстве профессиональном, наиболее основательном. Но академика Красовского много лет особенно заботит еще и качество обучения массового — российская школа и школьники, которым он при своем положении патриарха уделяет неправдоподобно много внимания. Он — один из тех, кто стоял у истоков обучения в наших школах компьютерному делу, постоянно участвует в организации и проведении областных, всероссийских и международных олимпиад по информатике, иногда просто приходит в классы — причем предпочитает не элитные, а «нормальные», рядовые. Можно говорить по этому поводу высокие слова о долге перед новым поколением, но лучше прислушаться к собственным мыслям академика о мифологии вокруг «искусственного интеллекта». Он-то знает, что в природе такого не существует, что компьютер — великое благо, но оно несет с собой и зло, и по мере сил стремится помочь детям организовать свой естественный ум, «чтоб взял он направленья ось, не разбредаясь вкривь и вкось». Это — из «Фауста» Гете, часть эпиграфа к недавней статье Николая Николаевича о математическом моделировании о школе. И еще он часто цитирует Брюсова: «Заточены мы в тесной келье, и в наше тусклое окно чужое горе и веселье так дьявольски искажено». Окном можно считать и монитор. Кельей — стул перед ним. Чем дольше сидишь, тем чаще забываешь о погрешности искажения. И об опасности следует знать…
Напоследок — две цитаты, впрямую касающиеся педагогической работы: «Право на исповедь имеет каждый, право на проповедь — очень немногие». Так говорил Николаю Николаевичу дед-священник. Звание наставника надо заслужить — как в церкви, так и в миру. И еще одна, уже собственно Николая Николаевича: «Выучить человека математике и не испортить его душу…» Звучит парадоксально — если придерживаться традиционной точки зрения, будто ничего важнее знаний и ловкости ума на свете нет. Если же постоянно помнить, что душа-таки поважнее… Вот — сверхзадача для любого педагога: физика, химика, физкультурника, словесника. Можно ведь заставить ученика вызубрить всего Пушкина и даже привить навык рифмовки слов, оставив в его сердце ненависть…
«Не испортить душу» — высший педагогический пилотаж! По самому большому счету никаких других целей учительству и не нужно… В конце нашего разговора Николай Николаевич, как бы поясняя некоторые свои мысли, сказал: «Видите ли, я пожилой человек и смотрю на все сквозь свою призму…»
Я подумал, что призма своя есть у каждого человека. Проблема состоит в качестве ее огранки. И такое качество встречается очень, очень нечасто.
А. Понизовкин
Н. Н. Красовский: «Выучить человека математике и не испортить его душу…» // Известия Уральского государственного университета. – 1999. – № 12. – С. 24-28. 
